на
уровень трансакционных издержек могут влиять самые неожиданные факторы,
которые не связаны напрямую с системами правил и нашими сознательными
решениями, как устроить общественную жизнь.
Человек
вынужден выбирать, и выбирать непрерывно. Главное – оцените, сколько у
вас вариантов, и не ищите варианты без минусов. Таких вариантов нет.
Ущербы неустранимы.
Экономист и психолог
Герберт Саймон получил Нобелевскую премию за решение вопроса о том, как
именно проявляется ограниченная рациональность и как при этом человек,
не имея бесконечных способностей к добыванию информации и ее
переработке, решает множество жизненных вопросов.
Герберт
Саймон утверждал, что решение принимается следующим образом: когда
человек выбирает себе супруга, он не закладывает в компьютер миллиарды
особей противоположного пола. Он делает несколько случайных испытаний,
устанавливает шаблон, уровень притязаний, и первая персона, которая
соответствует этому уровню, становится его супругой или супругом
люди
не обладают способностями к обработке всей полноты информации, но при
этом имеют простой алгоритм, чтобы решить множество самых разных
вопросов.
Расчет на то, что власть может
сделать все, основан на абсолютно нереалистичном представлении о том,
что у власти находятся боги.
Каждое сообщество
навязывает свой набор правил и знаков, и когда эта система начинает
работать, возникает соответствующий спрос и предсказуемость экономики.
Образованный
и хотя бы слегка обеспеченный человек склонен к тому, чтобы, во-первых,
принимать довольно сложные решения (ему для этого хватает образования),
а во-вторых, заботиться о том, чтобы эти решения реализовывались,
потому что у него есть имущество, судьба которого ему не безразлична.
Согласно
теории общественного выбора, которую еще 30–40 лет назад разрабатывали
Джеймс Бьюкенен и Гордон Таллок, конституционный договор – это сговор
элит. Даже миллион граждан, не говоря уже о ста пятидесяти миллионах, не
в состоянии о чем бы то ни было непосредственно договориться. Поэтому
изначально в заключении пакта участвуют небольшие, организованные и
влиятельные группы, которые имеют разные взгляды и интересы. Этот пакт
элит всегда выражается в некоем проекте конституции, который потом
показывают народу и говорят: вот, мы договорились до этого. Вы в
принципе согласны жить на таких условиях?
от
того, как устроено общество, может зависеть, будет ли страна форсировано
развиваться или остановится в своем развитии. И дело здесь не в схемах
государственного управления, не в политике правительства, а в том,
насколько активны в обществе различные группы интересов, широкие и
малые. Механизмы функционирования этих групп как раз и изучает теория
коллективного действия, сформулированная Мансуром Олсоном.
Когда
растет социальный капитал, падают издержки коммуникации между людьми,
коллективная деятельность становится более массовой, интенсивной,
эффективной, и в итоге производится больше общественных благ. Первые
признаки положительной динамики экономисты и социологи определяют как
рост плотности социального капитала. Возьмем то же самое общее собрание
жильцов. Если люди после него сразу же разошлись, плотность социального
капитала низкая. Если они пошли по пиву, значит, у них формируются более
плотные социальные связи.
Нужно понять, что
договороспособность – это не проявление слабости, а «одежда на вырост»,
формула, по которой живут наиболее успешные страны.
чтобы
возникла эффективная частная собственность, нужны многие дополнительные
условия – например работающая судебная система. А для того чтобы
возникла реальная и эффективная государственная собственность, нужны
другие условия – например работающая обратная связь, система бюджетного
контроля.
Один из исследователей
институциональных изменений Роберт Фогель, рассуждая об оценке издержек,
сказал, что свобода высказываний существовала всегда, просто цена была
разной: за одно и то же высказывание в XVI веке сжигали, в XVIII –
отлучали от церкви, в XIX – вызывали на дуэль, а в XX – критиковали в
газетах.
Нормы, которые производят
правительства и парламенты, зачастую обременены сразу двумя болезнями:
корыстными интересами и недопониманием того, какие реальные проблемы
необходимо решать.
каждый раз, когда происходит
форс-мажор в сфере безопасности (а в России такое, к несчастью, бывает
нередко), начинаются разговоры: давайте обменяем часть свобод на
безопасность. Не меняйте свободу на безопасность – проторгуетесь.
Причина проста: когда вы меняете свободу на безопасность, вы снимаете
тот уровень притязаний к государству, который заставляет работать
наиболее эффективную часть формулы, – вероятность наступления наказания.
Вы получите меры наказания, которые будут применяться как устрашение, а
не как возмездие за реально совершенное преступление, эффект будет
дважды отрицательный: преступники не понесут наказание, а невинные
граждане будут жить в атмосфере страха. Как писал Бенджамин Франклин,
«те, кто готов пожертвовать неотъемлемой свободой ради временной
безопасности, не заслуживают ни свободы, ни безопасности».
главная
проблема российской модернизации – спрос на изменения. Означает ли это,
что сейчас в России никому не нужны изменения? Вовсе нет. Изменения
нужны почти всем, но только если мы думаем о долгосрочной перспективе, о
наших детях и внуках. Если же мы думаем в пределах одного года, то
изменения нам абсолютно не нужны – в этом году у нас и так все должно
быть в порядке: нефтяных денег хватает, да и бюджеты поделить лучше до
того, как они дойдут до реальных проектов, потому что больше достанется.
Оказывается, именно от «долготы» взгляда зависит существование спроса
на изменения и модернизацию, на проекты, и на институты у одних и тех же
людей.
Пока соглашение с другим человеком считается поражением, очень сложно говорить об эффективном продвижении к модернизации.
Никакой
конкурентоспособный человек не хочет, чтобы его решения
манипулировались, потому что тогда его конкурентоспособность никому не
нужна – на его место можно посадить любого человека с минимальным (или
номинальным) .......образованием.
